Неточные совпадения
Герой, однако же, совсем этого не замечал, рассказывая множество приятных вещей, которые уже случалось ему произносить
в подобных случаях
в разных местах: именно
в Симбирской
губернии у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь его Аделаида Софроновна с тремя золовками: Марьей Гавриловной, Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной; у Федора Федоровича Перекроева
в Рязанской
губернии; у Фрола Васильевича Победоносного
в Пензенской
губернии и у брата его Петра Васильевича, где были свояченица его Катерина Михайловна и внучатные сестры ее Роза Федоровна и Эмилия Федоровна;
в Вятской
губернии у Петра Варсонофьевича, где была сестра невестки его Пелагея Егоровна с племянницей Софьей Ростиславной и двумя сводными сестрами — Софией Александровной и Маклатурой Александровной.
В одной из них содержалось, что по дошедшим показаниям и донесениям находится
в их
губернии делатель фальшивых ассигнаций, скрывающийся под
разными именами, и чтобы немедленно было учинено строжайшее розыскание.
На это Нехлюдов возразил, что дело идет не о дележе
в одном обществе, а о дележе земли вообще по
разным губерниям. Если землю даром отдать крестьянам, то за что же одни будут владеть хорошей, а другие плохой землей? Все захотят на хорошую землю.
Ныне же по выходе совсем из той службы
в отставку и по возвращении
в имения отца его, состоящие ** и **
губерниях **, ** и ** уездах,
в разных селениях, всего до 3000 душ, находит, что из числа таковых имений вышеписанными ** душами (коих по нынешней ** ревизии значится
в том сельце всего ** душ) с землею и со всеми угодьями владеет без всяких укреплений вышеписанный гвардии поручик Андрей Дубровский, почему, представляя при оном прошении ту подлинную купчую, данную отцу его продавцом Спицыным, просит, отобрав помянутое имение из неправильного владения Дубровского, отдать по принадлежности
в полное его, Троекурова, распоряжение.
Оренбургская
губерния по своему географическому положению и пространству, заключая
в себе
разные и даже противоположные климаты и природы, гранича к северу с Вятскою и Пермскою
губерниями, где по зимам мерзнет ртуть, и на юг с Каспийским морем и Астраханскою
губерниею, где, как всем известно, растут на открытом воздухе самые нежные сорта винограда, — представляет полную возможность разнообразию явлений всех царств природы и между прочим разнообразию утиных пород, особенно во время весеннего пролета.
Я думал сначала говорить подробно
в моих записках вообще о ружейной охоте, то есть не только о стрельбе, о дичи, о ее нравах и местах жительства
в Оренбургской
губернии, но также о легавых собаках, ружьях, о
разных принадлежностях охоты и вообще о всей технической ее части.
Многие охотники сказывали мне, что лебеди не только постоянно живут, но и выводят детей
в разных уездах Оренбургской
губернии и особенно по заливным, волжским озерам, начиная от Царицына до Астрахани; что гнезда вьют они
в густых камышах; что лебедь разделяет с лебедкою все попечения о детях, что молодых у них бывает только по два (а другие уверяют, будто по три и по четыре) и что по волжским рукавам, при впадении этой реки
в море, лебеди живут несчетными стадами.
[
В Оренбургской
губернии урему, поросшую
разными мелкими кустиками, постоянно заливаемую, занимаемую весной полою водою, называют иногда займищем; а урему, состоящую исключительно из одних таловых кустов, плотно растущих, — талы]
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась
в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и
в то же время самый тщеславный, что он, увидев
в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе
разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел
в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз
в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся
губерния.
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих! Как теперь вот гляжу, у нас их
в городе после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из
разных губерний четверо. Здоровые такие черти,
в красных рубахах все; я их и вез, на почте тогда служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить какие они дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не заметишь его ни
в одном глазе.
Товары, сплавляемые с этой пристани, преимущественно заключаются
в разного рода хлебе и льняном семени, привозимом туда гужем из северо-западных уездов Пермской
губернии: Чердынского, Соликамского и отчасти Пермского и Оханского.
В особенности же обильным источником для
разного рода соображений служил знакомец наш Порфирий Петрович, которого быстрое возвышение и обогащение служило
в то время баснею и поучением чуть ли не для целой
губернии.
Почти вся
губерния знала, что губернатор, по
разного рода отношениям к претендентам-родственникам, принимал
в этом деле живое участие и, конечно, приехал сам на свидетельство.
— Нынче откупа пошли выгодно для нас; цены на торгах состоялись умеренные; кроме того, правительством обещаны нам
разного рода льготы, и мне
в Петербурге говорили, что есть даже секретный циркуляр начальникам
губерний не стеснять откупщиков и допускать каждого из них торговать, как он умеет!
«Впрочем, волжские калмыки, по-видимому, вскоре и сами раскаялись
в своем опрометчивом предприятии.
В 1791 году получены с китайской стороны
разные известия, что калмыки намереваются возвратиться из китайских владений и по-прежнему отдаться
в российское подданство. Вследствие оных известий уже предписано было сибирскому начальству дать им убежище
в России и поселить их на первый случай
в Колыванской
губернии. [См. Полн. собр. росс. зак., т. XXIII, № 16937. (Прим. Пушкина.)]
Когда они приехали
в NN на выборы и Карп Кондратьевич напялил на себя с большим трудом дворянский мундир, ибо
в три года предводителя прибыло очень много, а мундир, напротив, как-то съежился, и поехал как к начальнику
губернии, так и к губернскому предводителю, которого он,
в отличение от губернатора, остроумно называл «наше его превосходительство», — Марья Степановна занялась распоряжениями касательно убранства гостиной и выгрузки
разного хлама, привезенного на четырех подводах из деревни; ей помогали трое не чесанных от колыбели лакеев, одетых
в полуфраки из какой-то серой не то байки, не то сукна; дело шло горячо вперед; вдруг барыня, как бы пораженная нечаянной мыслию, остановилась и закричала своим звучным голосом...
Признаться доложить, Максим Федорович не надивится на вас; я, по вашей милости, насмотрелся на
разные нации и на тамошние порядки, ну, а он больше все
в губернии проживал, ему и удивительно.
Так,
в одной жалобе, посланной им
в Петербург на местного губернатора, он писал без запятых и точек: «
в бытность мою
в губернском городе на выборах я однажды встретился с господином начальником
губернии и был изруган им подлецом и мошенником», а
в другой раз,
в просьбе, поданной
в уголовную палату, устроил, конечно с умыслом,
в разных местах подчистки некоторых слов
в таком порядке, что получил возможность
в конце прошения написать следующую оговорку: «а что
в сем прошении по почищенному написано, что судившие меня, члены, уголовной, палаты, все, до, одного, взяточники, подлецы, и, дураки, то это все верно и прошу
в том не сомневаться…»
Я записан
в шестую часть родословной книги своей
губернии; получил
в наследство по
разным прямым и боковым линиям около двух тысяч душ крестьян; учился когда-то и
в России и за границей; служил неволею
в военной службе; холост, корнет
в отставке, имею преклонные лета, живу постоянно за границей и проедаю там мои выкупные свидетельства; очень люблю Россию, когда ее не вижу, и непомерно раздражаюсь против нее, когда живу
в ней; а потому наезжаю
в нее как можно реже,
в экстренных случаях, подобных тому, от которого сегодня только освободился.
— Потеха! — сказал о. Христофор и махнул рукой. — Приезжает ко мне
в гости старший сын мой Гаврила. Он по медицинской части и служит
в Черниговской
губернии в земских докторах… Хорошо-с… Я ему и говорю: «Вот, говорю, одышка, то да се… Ты доктор, лечи отца!» Он сейчас меня раздел, постукал, послушал,
разные там штуки… живот помял, потом и говорит: «Вам, папаша, надо, говорит, лечиться сжатым воздухом».
Благодаря этой энергии он скоро прослыл на всю
губернию чудаком, и когда он показывался
в городе, за ним издали ходили
разные люди, чтобы посмотреть на этого бесстрашного.
Но здесь случилось что-то неслыханное. Оказалось, что все мы, то есть вся
губерния, останавливаемся
в Grand Hotel… Уклониться от совместного жительства не было возможности. Еще
в Колпине начались возгласы: «Да остановимтесь, господа, все вместе!», «Вместе, господа, веселее!», «Стыдно землякам
в разных местах останавливаться!» и т. д. Нужно было иметь твердость Муция Сцеволы, чтобы устоять против таких зазываний. Разумеется, я не устоял.
Конечно. Я предпринимаю героическое решение.
В одно прекрасное утро, покуда «
губерния» шнырит по
разным концам города, я уплачиваю мой счет
в Grand Hotel и тайком перебираюсь
в скромные chambres garnies, [меблированные комнаты.] на Гороховой.
Мнимый граф был самозванец, отъявленный плут и негодяй, весьма известный своими похождениями
в Германии, по фамилии Ашенбреннер, бежавший от полицейских преследований
в Россию, принявший русское подданство, проживавший у нас
в разных западных
губерниях несколько лет, попавшийся во многих мошенничествах и сосланный на жительство
в Сибирь; чиновник, сопровождавший его, был точно чиновник, но — полицейский, носивший какую-то немецкую фамилию, который вез его секретно
в Иркутск, чтобы сдать с рук на руки под строжайший надзор губернатору.
Дело шло о службе где-то
в палате
в губернии, о прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том, как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том, как он, по
разным интригам врагов своих, места лишился и пешком пришел
в Петербург; о том, как он маялся и горе мыкал здесь,
в Петербурге, как бесплодно долгое время места искал, прожился, исхарчился, жил чуть не на улице, ел черствый хлеб и запивал его слезами своими, спал на голом полу и, наконец, как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к новому месту пристроил.
Лисьи шкурки
в разных местах России имеют
разные цены:
в Оренбургской
губернии они продавались от шести до десяти Рублей ассигнациями
в то время, о котором я пишу, то есть около 1808 года; следовательно, это было прибыльно, потому что деньги тогда были дороже теперешнего.
И действительно, немедленно по вступлении на престол Екатерина отменила
разные обременительные положения, утвержденные Петром III относительно гвардейских полков, увеличила жалованье и пайки солдатам некоторых полков, велела понизить повсюду цену соли, объявила амнистию всем беглым, скрывавшимся
в Польше и Литве, установила апелляционные сроки для тяжебных дел, издала подробный указ «о коммерции, торгах и откупах»,
в отмену указа Петра III от 28 марта,
в котором оказались «многие неудобства, клонящиеся ко вреду и тягости общенародной» (П. С З., № 11630); повелела, «вместо бывших сыщиков, сделать
в губерниях и провинциях благопристойнейшее учреждение, как бы воров и разбойников искоренять» (П. С. З., № 11634); весьма резко и энергически восстала против лихоимства…
Первая из них называется Олеандровая сумеречная бабочка (Nerii), и хотя сказано у Блуменбаха, что она водится на олеандре, следовательно, не должна жить
в России, но ее зеленого цвета угловатые крылья с
разными, то бледными, то темными, то желтоватыми, повязками, описанные верно у Блуменбаха, не оставляют сомнения, что это она и что она живет
в Казанской
губернии.
С другой стороны, трезвость, принявшаяся
в Балашовском уезде, Саратовской
губернии, распространилась вверх по Волге,
в разных местностях Самарской, Рязанской, Нижегородской, Костромской, Ярославской и Тверской
губерний.
В Костромской
губернии общество трезвости образовалось:
в имении графа Гейдена,
в селе Никольском на Упе, с деревнями («Русский дневник», № 66);
в селах Ножкине и Коровье, подле Чухломы («Русский дневник», № 85); между помещичьими крестьянами двух приходов Галичского уезда (
в числе 500 человек) и между крестьянами помещичьими и государственными (3500 человек),
в шести приходах Чухломского уезда («Русский дневник», № 94); между крестьянами
разных владельцев (344 человека)
в Солигаличском уезде («Русский дневник», № 111); между рабочими на заводе купца Вакорина
в Галиче («Московские ведомости», № 112).
На склоне ли Уральских гор,
в пустынях ли Невьянских и Тагильских, иль между Осинскими сходцами [Так на востоке Европейской России и
в Сибири зовут выходцев из
разных губерний, поселившихся
в обширных, не изведанных еще лесах.
В Тульской
губернии,
в Епифанском уезде, есть деревня «Иван-озеро», и
в самой деревне есть озеро. Из озера вытекают
в разные стороны два ручья. Один ручей так узок, что через него перешагнуть можно. Этот ручей называют Дон. Другой ручеек широкий, и его называют Шат.
По двору, больше влево, на булыжнике мостовой расселись с котомками бабы и мужики;
в разных направлениях сновала чистая публика — грузные купчихи, старушки барыни, подростки, приезжие из дальних
губерний купцы
в сапогах бутылками, кое-где выцветший военный сюртук отставного.
Этим путем я знакомился с
разными местностями России, попадал
в захолустные углы и бойкие места Нижегородской, Тамбовской, Рязанской
губерний, а на восток от Нижнего до Казани по Волге зимой и на пароходах.
Это первое путешествие на своих (отец выслал за мною тарантас с тройкой), остановки, дорожные встречи, леса и поля, житье-бытье крестьян
разных местностей по целым трем
губерниям; а потом старинная усадьба, наши мужики с особым тамбовским говором, соседи, их нравы, долгие рассказы отца, его наблюдательность и юмор — все это залегало
в память и впоследствии сказалось
в том, с чем я выступил уже как писатель, решивший вопрос своего „призвания“.
Стояли мы
в Т.
губернии, расположившись по
разным деревням, но полковой командир и штаб, разумеется, находились
в губернском городе.
Первую шайку, оршанскую, (правого берега) предполагалось увеличить витебской силой, так как витебские ревнители, при
разных местных затруднениях, уведомили о своей готовности к переходу
в Могилёвскую
губернию.
Затем он предполагал одновременно поднять знамя мятежа
в разных местах, отуманить администрации, взволновать и вооружить население, воспользоваться малым числом находящихся
в губернии войск, привести начальство к затруднительному вопросу, куда преимущественно направить военные силы, захватить орудия по уездам расположенных батарей, с торжествующими шайками напасть на Могилёв и завладеть им.
Он исходил пешком две
губернии, подавал зачем-то прошения
в консистории и
в разные присутственные места, четыре раза был под судом.
В таком расположении духа въехали они
в село Дорогомилово. Мальчишки, игравшие на улице
в снежки, встретили путешественников восклицаниями на
разные голоса. Иные кричали: «Жиды! собаки! Христа распяли!» Другие: «Татаре-бояре! бояре-татаре!» [И доныне
в некоторых деревнях Тверской
губернии встречают этим приветствием проезжих, вероятно,
в память прежних своих властителей, татар.]
Кочевая по
разным имениям жизнь, проводимая им до свадьбы, прекратилась, и молодые поселились
в родовом гнезде фамилии Савиных,
в селе Серединском Боровского уезда Калужской
губернии, проводя, впрочем, несколько зимних месяцев
в Москве, где у Герасима Сергеевича был дом у Никитских ворот.
Тут через неделю будут обеды и приемы… Тут же будут пить здоровье нового предводителя и за столом говорить
разные нынешние слова, обдающие ее запахом чего-то тупо-хищного и злорадно-самодовольного. И представителем всех этих воскресших замашек и поползновений будет Александр Ильич Гаярин, первая голова
в губернии, которому давно уже простили его крестьянскую рубаху и ремешок вокруг головы и все идеи, прозванные со времен Фамусова"завиральными".
Зовут его Федор Давыдович Грац. Кто он — еврей или немец, швед или просто настоящий русский, носящий нерусскую фамилию? Вадим Петрович знает про него только то, что этот господин арендует имения
в разных уездах
губернии, а может, и
в нескольких
губерниях, рекомендовался
в письмах как человек с капиталом и просил обратиться за справками к одному генералу и даже к"светлейшему"князю, у которых арендует имения. Полежаевку, деревню Стягина, он знал хорошо; это видно было по его письмам.
Опять живу я моего друга Черткова
в Московской
губернии. Гощу по той же причине, по которой мы съезжались с ним на границе Орловской и я год тому назад приезжал
в Московскую. Причина та, что черта оседлости для Черткова — весь земной шар, кроме Тульской
губернии. Вот я и выезжаю на
разные концы этой
губернии, чтобы видеться с ним.